Зачем им лечение? Им нужен уход...

Когда педиатр фонда Наталья Гортаева дозвонилась до одного из паллиативных специалистов Забайкальского края, ей ответили: «Этим детям не нужно лечение, им нужен уход».

Везите обратно

Дорога из Москвы в «Петровск-Забайкальский детский дом-интернат для граждан, имеющих психические расстройства», где живет 166 детей, занимает от Москвы в целом порядка 10 часов. Сначала — ночной перелет до Улан-Удэ, столицы Бурятии, затем — в микроавтобусе три часа дороги через заснеженные степи с редкими лесами.

Конечно, можно было бы лететь до Читы, столицы Забайкальского края, однако тогда пришлось бы ехать не три часа, а все восемь, а то и десять, потому что расстояние от Читы до Петровск-Забайкальского почти 500 км. Именно столько приходится проезжать воспитанникам интерната, если им вдруг нужно попасть к какому-нибудь специальному врачу, например, нефрологу, психиатру, отоларингологу, окулисту. Да и почти всем остальным, кроме разве что педиатра, которых в самом Петровск-Забайкальске, в местной районной больнице, значится пять человек.

«Если нам нужна госпитализация, — жалуются сотрудники, — все нужно согласовывать с Читой. И туда везти. Вот вчера у нас один воспитанник чуть не придушил другого. Они же у нас с психиатрическими диагнозами все. А у нас здесь детского психиатрического отделения нет. Можно госпитализировать во взрослое только с 15 лет, и то, там ребенок будет вместе с наркологическими пациентами лежать. Так вот, пока мы этого возбужденного товарища везли, он успокоился. Понятно, ехать-то сколько, его и утрясло. И они нас спрашивают — и чего вы привезли? Везите обратно. Мы просим его посмотреть хотя бы... Ладно, хоть, когда они начали его раздевать, он снова возбудился, и они его положили, а так...»

500 км туда, 500 обратно...

Похожая история с госпитализацией произошла и у другого мальчика — Артема.

«Артем — сложный паллиативный ребенок, — говорит педиатр фонда «Дорога жизни» Наталья Гортаева, — Мы его видели в 2019 году. Уже тогда он был в тяжелом состоянии. Мы рекомендовали его срочно госпитализировать».

Так вот, чтобы госпитализировать ребенка из Петровск-Забайкальского ДДИ в Краевую детскую больницу, нужно несколько раз скататься на разбитой интернатовской «буханке» в Читу и обратно. Потому что просто так мальчика из района никто не положит: «Я должна сначала с ними согласовать вопрос, примут ли ребёнка в поликлинику в Читу на консультацию, — говорит начмед интерната, — Мы приезжаем туда, а это 500 км, и поликлиника смотрит есть ли места в стационаре, а потом говорят — вы можете поступить в стационар только через месяц. И мы едем 500 км обратно, чтобы через месяц приехать на госпитализацию к назначенному времени».

Пока не было эпидемии ковида, сотрудники учреждения возили в Читу 35-45 детей в год. Однако карантин перечеркнул всё лечение — в 2021 году детей возили в краевую больницу только в острых случаях. То есть, почти никогда.

А теперь представьте, что вам согласовали госпитализацию и вы везете в больницу паллиативного тяжелого ребенка — его надо собрать, одеть, взять с собой еду, уложить его или держать всю дорогу на руках. И главное, что результат вам не гарантирован.

Так, в июне 2021 года Артем таки был госпитализирован в «Краевую детскую клиническую больницу», где врачи «установили», что у него есть заболевание почек.

«К сожалению, все лечение, которое они предложили — наблюдение нефрологом, — отмечает педиатр фонда Наталья Гортаева, — После этого у ребенка продолжались постоянные подъемы температуры, из-за чего его приходилось снова госпитализировать в Краевую детскую больницу».

В Москву, в Москву

В итоге, когда Артема осмотрели врачи фонда «Дорога жизни», повторно приехавшие в Петровск-Забайкальский интернат в январе 2022 года, у мальчика вместо мочи выделялся гной.

«Есть мальчик, который находятся в паллиативе и которого, несмотря на паллиативный статус, очень важно лечить, иначе этот ребенок погибнет, — говорит хирург Антон Нарбутов, — У него хронический пиелонефрит, гнойный, его нужно лечить, причем, срочно, но проблема в том, что здесь этого ребенка некому лечить. Они съездили за 500 км в Читу, там его посмотрели, сказали, ну да, у него пиелонефрит, давайте ему 10 дней в месяц фурагин и все будет нормально. Ребенка продолжает лихорадить, он не получает нормальную антибактериальную терапию, ему нужно нормально отведение мочи».

Врачам фонда было понятно, что Артему срочно необходима операция. И так как доехать до Москвы в этой ситуации оказывается проще, эффективнее и ближе, ему дали направление в Российскую детскую клиническую больницу. В итоге 16 февраля мальчику сделали операцию в Москве. Из почек извлекли несколько камней, один из которых был размером около 5 см.

Проблемы возникают и не только с такими сложными детьми. Даже элементарные аденоиды оказываются проблемой. В местной больнице их не удаляют:

«70 процентов всей патологии у воспитанников интерната — это гипертрофия аденоидов[*], — говорит отоларинголог фонда Елена Павликова, — а также посттравматические искривления носовых перегородок у подростков, которые требуют оперативного лечения. Но здесь, в районной больнице аденоиды им удалить не могут, потому что там работают только взрослые врачи. Они направляют детей или в Читу, или в Москву, но тащить детей в Москву ради удаления аденоидов — это бред, это будет стоить слишком дорого». Везти же детей в Читу — тоже непросто: и детей много, и дорога дальняя, да еще и вездесущий карантин.

ДДИ как градообразующее предприятие

Сам городок Петровск-Забайкальский был основан вокруг Петровского железоделательного и чугунолитейного завода, и сразу был скорее местом для ссылки: «Весной 1789 года на реку Балягу прибыли первые строители из числа рекрутов и ссыльнокаторжных. 29 ноября 1790 года получен первый чугун из руды Балягинского месторождения... На заводе работало 1307 человек, для их охраны и розыска беглецов содержались казачья сотня и команда из 125 солдат и унтер-офицеров стрелковых войск Забайкалья»

В тридцатых годах 19 века в Петровском Заводе отбывали каторгу декабристы, а во второй половине того же века — итальянцы и французы, принимавшие участие в вооружённом польском восстании 1863 года. Позже — народовольцы.

Завод пережил революции и войны и продолжал работать вплоть до июня 2001 года, когда его пришлось остановить. В сентябре 2002 года предприятие признано банкротом. Также не работает и стекольный завод. Численность населения в Петровск-Забайкальске снижается от года к году. За последние 30 лет оно уменьшилось вдвое — от почти 30 тысяч до 15 626 человек.

— Где же у вас работают люди?, — спрашиваю сотрудников.

— Ну, у нас есть железнодорожная станция, школы, магазин, есть вот ДДИ и детский дом. А, ну и полиция, — отвечают они мне.

Но, кроме ДДИ и детского дома «Единство», в Петровск-Забайкальске есть еще «Петровск-Забайкальский комплексный центр социального обслуживания населения «Ветеран» и Забайкальская (коррекционная) школа-интернат для слабовидящих детей. То есть, получается, что бывший некогда металлургическим городом для ссыльных Петровск-Забайкальский превратился в этакий городок социального обслуживания, а социальные учреждения — в своеобразные градообразующие предприятия.

Местная медицина

А как же местные врачи? Должна же быть больница в Петровск-Забайкальском? Должна, и есть. Центральная районная больница, которая даже ведет свой блог в сети Инстаграм. В больнице значится семь педиатров, двое из них работают в других населенных пунктах. Из оставшихся пяти — только один сравнительно молод — 38 лет. Остальные — предпенсионного и пенсионного возраста. Из детских врачей еще в наличии обозначен детский невролог. Но, судя по отзывам, общий рейтинг которых на Яндекс-Картах равняется 1,7 из 5, записаться к этому врачу крайне сложно. Да и в ДДИ говорят, что детского невролога в городе нет.

— А где же вы сами лечитесь? Где детей лечите? — спрашиваю одну из медсестер.

— Да мы платно ездим в Улан-Удэ, — отвечает та.

Платно — потому что Улан-Удэ считает уже другим регионом, и там ОМС, который, по идее, должен работать везде, уже не работает.

Детям же из ДДИ приходится ездить в Читу. Причем, иногда возникают совершенно неразрешимые ситуации. Например, одному воспитаннику из паллиативного отделения нужен кислородный концентратор. Но чтобы его закупить, требуется заключение пульмонолога. Как его получить? Правильно, проехать 500 км до Читы и попасть к врачу на прием... Но без кислородного концентратора этого ребёнка на прием к врачу в Читу можно привезти уже только мертвым.

Да вы диспансеризацию не читайте...

В кабинете педиатр Татьяна Иванова изучает медицинские карты. Она перебирает результаты анализов, сделанных во время ежегодной диспансеризации:

— Как это может быть? У ребенка гемоглобин все время 60-80, на диспансеризации 130... А потом на следующих анализах опять 80?!

— Ой, да вы диспансеризацию не читайте. Недостоверные анализы там, они же кучей все сдают, — комментирует медсестра, заходя в кабинет, — а уж если вы откроете наши карты специализации, то увидите, что дети все здоровые.

«Поражает абсолютно недоступность медицинской помощи, — позже говорит педиатр Татьяна Иванова, — даже та диспансеризация, те крохи, которые они получают от государства, проводится абсолютно формально. Мне кажется, лучше было бы ее не проводить вообще, чем так. А то галочки всем поставлены, везде отчитались, что этих детей посмотрели, а результатов вообще ноль. Я считаю, что это преступление.

Для таких детей, если уж диспансеризация проводится, она должна быть индивидуальной. Если это ребенок с синдромом Дауна, у него на диспансеризации должно быть взято ТТГ раз в год, ему не нужно сдавать анализ мочи или что там еще. Зачем они сдают анализ мочи всем? Есть температура у ребенка — сдали анализ мочи. Нет — и не надо. У таких детей собрать анализ мочи — представляю, какая это сложная вещь...

На диспансеризацию выделяются большие деньги. И сейчас эти деньги тратятся впустую».

Тем временем в коридоре на полу сидит очень Тоня с синдромом Дауна. У девочки проблемы по части эндокринологии. От этого неконтролируемо растет вес. Тоня все время хочет есть. Отбирает еду у других детей. Штаны с Тони сползают, потому что девочка уже очень полная. Сдвинуть ее с места — нереально. Тоня уйдет отсюда только тогда, когда захочет. Мимо Тони, шаркая резиновыми тапками, проходят другие «здоровые» дети.

В какой-то момент Тоня бьет девочку в инвалидной коляске. Та заливается слезами. Пальцы на руках скрючены и выгнуты, поэтому вытирать мокрые щеки ей приходится всей ладонью. Нянь стоит рядом, сложив на груди руки, и неловко смотрит в сторону.

—Да ладно тебе, — бурчит она, — не ной... чего разнюнилась...

Я ее убью

— Я ее убью, — говорит Максим, — выйду из интерната, схожу в армию, чтобы научиться стрелять. Потом устроюсь на работу, чтобы купить пистолет. И убью. И себя потом, чтобы менты не взяли.

Все это он говорит про директора интерната. Говорит, растягивая слова и с трудом удерживая равновесие — парень загружен психотропными препаратами. Но, как в голос утвеждают все сотрудники, если его не загружать, он становится агрессивным — душит и бьет других детей.

Вообще, проблема психиатрического сопровождения интернатов для детей с психическими расстройствами — огромна. И не только для Петровск-Забайкальского. Грамотных врачей в глубинке мало. Особенно детских. Особенно психиатров. Чаще встречаются наркологи — эта специализация более прибыльна и востребована. А психиатры за пределами крупных городов до сих пор остаются чем-то пугающим и табуированным. В Петровск-Забайкальском интернате психиатр есть. Она работает на полставки и приходит в учреждение два раза в неделю. Однако, проблемы это не решает, а скорее даже усугубляет. И вот почему:

«Самый наглядный пример — мальчик Т., который лечился в Москве в Научно-практическом центре психического здоровья детей и подростков им. Г.Е.Сухаревой, — рассказывает психиатр фонда «Дорога жизни» Денис Белецкий, — Там ему было назначено адекватное лечение. Ребенок получал терапию до января 2020 года, примерно полгода. Затем местным врачом-психиатром лечение было отменено без каких-либо обоснований. А ребенок должен получать этот препарат практически пожизненно. В настоящий момент у этого мальчика сдержанная динамика, но она могла бы быть лучше. И, если сейчас он компенсируется за счет того, что он маленький, то в дальнейшем он будет ухудшаться. И, конечно, лечение отменять было нельзя. Но местный врач-психиатр посчитал иначе».

Директор в ответ разводит руками: «А что мы можем сделать? Если мы начинаем возражать, доктор обижается. Говорит, что вообще уйдет тогда, а заменить ее некем».

Загрузить, чтобы не мешал

«Психиатр, как нам сказали, бывает два раза в неделю. Не могу сказать, что я в этом уверена, потому что это и сложно, для врача, работающего на ставку на основной работе. Поэтому важно, чтобы в штате был свой врач-психиатр, — отмечает психиатр фонда Ольга Белецкая, — Мы осмотрели порядка 25 детей, большинству из них будет изменен диагноз. Удивляет массивность психофармакотерапии, особенно с учетом того, что часть из нее назначена ошибочно. Массивные дозы галоперидола, рекой льется амитриптилин, который назначается просто для того, чтобы дополнительно седировать.

Отчасти проблема связана с нарушением поставок препарата — есть дети, у которых 30 мг галоперидола в сутки появились только из-за того, что в аптеке не было прописанного клапексола, который был назначен по 30 мг в сутки10-10-10, но это неравноценная замена.

Понятно, что с учетом дефицита препаратов дают то, что есть, но тогда должен вестись постоянный контроль ЭКГ, а этого тоже нет. И это опасно. Например, бесконтрольно дают амитриптилин ребенку с пороком сердца. В 2020 году его осматривала кардиолог и сделала запись, что ЭКГ сделано в 2018 году. И вот там, в 2018 году — норма. А что сейчас? Никому не интересно».

Судя по всему, назначение лекарственных средств происходит по принципу «загрузить, чтобы не мешал.

По мнению психиатра Дениса Белецкого, психиатрическая помощь в учреждении не оказывается:

«Видимо массивность лечения определяется недостаточная дифференциально диагностическая оценка ухудшения психического статуса детей.При этом нет никакого разбора, помогает лечение или нет. Дозы галоперидола превышают все разрешенные для взрослых дозировки, и в целом в таких объемах не используются даже во взрослой практике. Плюс ко всему в этот коктейль добавляются чуть ли не максимальные дозы аминазина. Получается, что ребенка загружают тяжелым нейролептиком, коррекцию не производят, и из-за побочек дети продолжают плохо себя чувствовать в плане нервно-психического статуса. Ребенок страдает от того, что ему плохо, сообщить не может, дает психомоторное возбуждение, а это расценивается как ухудшение психического статуса, и он сверх того нагружается еще препаратами, ему становится еще хуже.

Одна из вероятных причин, так называемой «псевдорезистентности» и как следствия применения высочайших доз нейролептиков в различных комбинациях — ситуация когда при уже массивном лечении у ребенка появляются тягостные побочные эффекты лечения и, в силу невозможности ребенка сообщить о своем самочувствии, ухудшается поведение, что видимо расценивается как ухудшение состояния в рамках основного психиатрического диагноза и приводит к повышению доз.

Самое пагубное, что если это лечение продолжать в таком же объеме, все эти несчастные дети с нарушением интеллекта и органическим поражением ЦНС в ближайшем будущем станут инвалидами по неврологии. Они получат осложнение в виде поздних дискенизий[†], и никак это скорректировать будет нельзя. Они будут мучиться от боли, которую не снимет ни один препарат».

При этом, сама ситуация выглядит тупиковой. Взять другого детского психиатра в Петровск-Забайкальском негде. Его просто нет физически. Приглашать врачей из Читы или Улан-Удэ — их визит нужно оплачивать. Из каких ресурсов? Кто будет это финансировать? Да и на каком основании, если в учреждении есть врач.

Точка ясного видения

По коридору с ходунками идет бывший подопечный фонда Виталик. Педиатр Наталья Гортаева спрашивает, почему мальчик без очков. Ведь из Москвы он уехал в очках, и носить их для него — очень важно. Воспитательница куда-то убегает и возвращается через некоторое время с очками, они лежали... где-то там, на полочке. И эта ситуация для ДДИ тоже типичная. Похожую историю офтальмологи фонда видят практически в каждом, особенно удаленном, интернате. Очки, даже если они есть, хранятся у воспитателей. Потому что иначе «дети их сломают».

В 2019 году выездная бригада фонда уже приезжала в Петровск-Забайкальский ДДИ. Тогда офтальмолог Раиса Васильева осмотрела детей и выписала рецепты на очки. Когда через два с половиной года она приехала снова, то дети были в очках, но эти очки были получены только в ноябре 2021 года. По рецептам, полностью переписанным с рекомендаций Раисы Васильевой, данным в 2019 году:

«То есть, на получение очков ушло два с половиной года, — говорит врач, — За это время динамика рефракции у детей может быть удивительнейшей, поэтому в итоге у части детей мы получили очки, которые не улучшают зрение, а не ухудшают его. И эти очки уже не просто бессмысленны, они вредны».

Самое обидное в этой ситуации, что очки не носят и те дети, у которых они были. Как Виталик. Или как Дима — он находился на лечении в Москве в Национальном медицинском центре акушерства, гинекологии и перинатологии им. ак. В.И. Кулакова.

«У ребенка была выявлена высокая миопия, — рассказывает Раиса Васильева, — и ему была рекомендована очковая коррекция, которая проводилась, когда он находился на лечении, в центре. Однако, когда он вернулся в интернат, очки у Димы исчезли. Сейчас он находится в крайне плачевной ситуации со стороны глаз, и, возможно, отчасти, его психическая декомпенсация является декомпенсацией офтальмологического состояния. На момент осмотра у ребенка миопия −28 диоптрий. По второй оси мне не хватило 2 линеек, там больше −30. Он вообще не видит. Точка ясного видения у него находится где-то в 1 мм от роговицы. Я такую рефракцию не видела никогда в жизни. Скорее всего, у ребенка была врожденная близорукость, которая прогрессировала за счет отсутствия коррекции. Но если ребенок не видит, как он будет развиваться? Естественно, он будет проседать и в интеллектуальном, и в психическом развитии».

Раиса Васильева выписывает Диме новые очки. Но сейчас они будут стоить гораздо больше, потому что для них потребуются специальные линзы.

«Дети, которым выписана коррекция, должны быть под динамическим контролем офтальмолога. Не просто пришел, посмотрел, а расширил, закапал, посмотрел рефракцию, посмотрел глазное дно, и подумал, что еще с этим ребенком делать, а так как диспансеризация — это осмотр на узкий зрачок, то она не считается».

Директор интерната чуть не плачет:

— Где мы можем их осмотреть? В Чите? 75 человек? На УАЗике?

Мы не выполняем рекомендации, потому что карантин

Но не только очки лежат на полочках. Та же судьба постигла и слуховые аппараты. В интернате четыре ребенка с глухотой, два имеют слуховые аппараты, но они не используются:

«Когда их одели на воспитанников, оказалось, что дети ничего не слышат, — говорит отоларинголог Елена Павликова, — но они не слышат потому, что аппараты просто не настроены. И сотрудники не знали, что, оказывается, после покупки аппаратов, с ними надо идти к доктору, который подключает аппаратик к компьютеру и настраивает. И тогда ребенок слышит».

Проблема медицинской неграмотности сотрудников понятна — они не врачи, они не должны этого знать. А других врачей, кроме приходящего два раза в неделю психиатра, в учреждении нет. И научить сотрудников интерната — некому.

По словам реабилитолога Александра Фокина, уже имеющиеся у детей тутора и ортезы не применялись потому, что сотрудников никто не научил, как это делать:

«У меня сложилось двоякое впечатление, — говорит он, — как всегда, глушь, как всегда, системные проблемы, нет специалистов. Но здесь хотя бы есть инструктор ЛФК, есть массажисты, совсем молодые девочки, только из училища, и они пока заряжены на работу. Они засыпали меня вопросами, хотели пообщаться, и это был самый положительный момент в этой истории. Дальше многое зависит от руководства. Например, педагог-реабилитолог, то есть, человек не очень сведущий и разбирающийся, рекомендует всех ставить в вертикализатор, но этого делать нельзя. Как всегда, довольно скудно все оборудовано, какие-то кондовые вертикализаторы и ходунки. И они не умеют правильно пользоваться ортезами. Я им рассказал, но встает вопрос о выполнении общих рекомендаций».

По поводу невыполнения рекомендаций сокрушается и хирург Антон Нарбутов:

«К сожалению, я вижу, что прошлые рекомендации, которые, например, одному из воспитанников были даны во время его лечения РДКБ, не соблюдались. Там была тяжелая большая операция, и были даны рекомендации, как курировать этого ребенка дальше и когда делать ему контрольное исследование на определенных точках. Но оно не было сделано».

— А что они вам ответили на вопрос, почему они не выполняют рекомендации?

— Сказали, что мы не выполняем рекомендации, потому что были карантины, и мы не смогли выполнять.

Им не нужно лечение, им нужен уход

«Главную проблему интерната можно обозначить так — широка страна моя родная, — говорит невролог-эпилептолог Григорий Кузьмич, — Потому что, как всем известно, от этого прекрасного места до административного центра слишком долго ехать. Поэтому медпомощь трудно отказывать, особенно паллиативным деткам, которых невозможно никуда везти. Вот их и не возят. Местное здравоохранение, к сожалению, на уровне врачей общей практики. Не оказывается адекватная профессиональная помощь. Пытались мы в прошлый раз сделать так, чтобы кого-то направили не в Читу, а в Улан-Удэ, но ничего не получилось. Учреждение по впечатлению выезда 2019 года очень тепло отнеслось к нашим рекомендациям, и действительно, первые полгода-год была обратная связь. Они даже сделали анализ крови на концентрацию вальпроатов тем, кому я просил, и была какая-то непродолжительная переписка, но через полгода-год все вошло в привычную колею привычно-формальных записей. А если бы документация велась, я бы мог посмотреть раз в пять больше детей, чем посмотрел».

Когда педиатр фонда Наталья Гортаева дозвонилась до одного из паллиативных специалистов Забайкальского края с просьбой как-то помочь Петровск-Забайкальскому ДДИ с медицинской помощью, как-то решить проблему удаленности интерната, ей ответили: «Этим детям не нужно лечение, им нужен уход. И в Петровск-Забайкальском интернате они получают прекрасный уход».

PS.

Фонд «Дорога жизни» продолжит работу с интернатом в рамках расширения программы «Выездные медицинские консультации для региональных детей-сирот» по проекту «Медицина — вместе».

Статистика: В рамках программы «Выездные медицинские консультации для региональных детей-сирот» врачи фонда работали в Читинской области 15 и 16 января в «Петровск-Забайкальском детском доме-интернате для граждан, имеющих психические расстройства» и в Петровск-Забайкальском центре помощи детям, оставшимся без попечения родителей «Единство».

В доме-интернате сейчас живет 166 детей с особенностями здоровья в возрасте от 4 до 18 лет. Из них 14 воспитанников помещены в учреждение по трехстороннему соглашению. В отделении милосердия находится 46 детей, у 8 из них — паллиативный статус.

За два дня работы психиатрам Ольге и Денису Белецким, клиническому психологу Ксении Сибиряковой удалось побеседовать с 25 детьми, хирург Антон Нарбутов осмотрел порядка 40 детей, офтальмологи Раиса Васильева и Елена Думская — 75 воспитанников, отоларинголог Елена Павликова — всех подопечных.

Также с детьми работали педиатр Наталья Гортаева, нейрохирург Дмитрий Зиненко, невролог-эпилептолог Григорий Кузьмич, ассистент невролога Алена Кузьмич, педиатр Татьяна Иванова, реабилитолог Александр Фокин, врач ультразвуковой диагностики Иван Кротов и специалист по проведению ЭЭГ-мониторинга Анна Штеклейн.

Всего в пути врачи провели около 20 часов.

Выезд полностью был профинансирован компанией Фонбет и программой «Ставка на Добро».


[*] Гипертрофия и воспаление аденоидов является очень частой проблемой у детей. Симптомы включают в себя заложенность носа, нарушение сна, эксудативный средний отит со снижением слуха. Лечение зачастую заключается в применении интраназальных кортикостероидов, антибиотиков, а при выраженной назальной обструкции или персистирующих рецидивирующих средних отитах и эксудативном отите среднего уха рекомендуется аденотомия (то есть, удаление аденоидов).

[†] Поздняя дискинезия — это потенциально постоянный и инвалидизирующий побочный эффект от приема некоторых лекарств. По определению TD — это коварное начало ритмичных, повторяющихся, стереотипных движений лица, рта и языка, часто с поражением туловища и конечностей, возникающим в результате действия агентов, блокирующих дофаминовые рецепторы.

Им нужна помощь
Коля страдает от генетического заболевания, которое лишило его многих простых радостей детской жизни. В том числе, заботы любящих мамы и папы.
Цель
105 600 ₽
Утешить и обнять Колю
Костю никто не навещал, хотя ему так нужна была поддержка.

Собрано
5 800 ₽
Цель
105 600 ₽
Косте ещё не поздно помочь
У Коли очевидный генетический синдром. Таких малышей называют «солнечными», но Коле его особенность принесла много боли. 
Собрано
45 775 ₽
Цель
211 140 ₽
Коля идёт вперёд
Ровесники Богдана осенью пойдут в первый класс, а кто-то уже сидит за школьной партой, но у нашего мальчика – другая история.
Собрано
43 768 ₽
Цель
105 600 ₽
Богдан на пути к верному диагнозу