Социальные сироты невидимы: они не попадают в статистику, о них никогда не узнают потенциальные усыновители. Они могут прожить в системе сиротских учреждений всю свою детскую жизнь.
Сегодня утром в общий чат больничных нянь фонда пришло сообщение. Его написала няня Зоя:
«К девочке Соне сегодня приходила мамаша. Грязная, вонючая, даже не посмотрела на ребенка. Оказывается, у нее еще трое детей дома. Няня Лена, которая с Сонечкой, говорит: «Мы сейчас на карантине, но вы можете забрать дочку. Нас всех проверили, все нормально». А мамаша такая: «Ой, я тогда забирать не буду, а то еще других заразит». И ни спасибо не сказала, ни как там ребенок не спросила. Развернулась и ушла».
Маленькую Соню изъяли органы опеки. 21 марта она поступила в ДГКБ им Сперанского. На момент поступления девочка весила всего 5 кг. Соня не умеет переворачиваться, сидеть и уж, тем более, стоять. Она не ест с ложки. 7 апреля Соне исполнилось девять месяцев. Формально, Соня — родительский ребенок, у нее есть семья, есть мама и братья, и сестры. Фактически, Соня — сирота. Социальная сирота.
Кто такие социальные сироты?
Мы знаем, кто такие обычные сироты. Это дети, у которых либо нет родителей и кровных родственников, либо они лишены родительских прав. Такие дети попадают в государственные сиротские учреждения, а также в единый банк данных детей-сирот. На 1 апреля 2020 года в общей базе насчитывалось 44 228 человек. Однако, по мнению специалистов, реально в сиротских учреждениях находится гораздо больше детей.
Согласно данным фонда «Бюро добрых дел»: «До 40% воспитанников детских домов не имеют статуса «к усыновлению», поскольку их родители не лишены родительских прав. Это — дети родителей, которые находятся в процессе лишения родительских прав и те дети, которые были переданы в детские дома на временное проживание до тех пор, пока их родители смогут возобновить исполнение своих обязанностей. Таким образом, получается, что в настоящий момент в сиротских учреждениях проживает около 70 тысяч детей».
Явление, при котором дети, имеющие родителей, воспитываются в государственных учреждениях, а не в родных семьях, называется социальным сиротством. Дети — социальные сироты как бы невидимы для глаз общества, они не попадают в статистику сирот, о них никогда не узнают потенциальные усыновители, они могут прожить в системе сиротских учреждений практически всю жизнь.
Откуда берутся сироты?
Как дети становятся социальными сиротами? Откуда они приходят в детские дома или ДДИ? Истории могут быть самыми разными. Так, в исследовании «Сиротство в регионах РФ», которое провел портал «Нужна помощь», говорится, что «среди основных «поставщиков» социальных сирот — кризисные семьи». Ребенок может страдать задолго до того, как семья попадет в поле зрения органов опеки. И даже когда это происходит, от момента фиксации нарушений до момента попадания в базу сирот может пройти довольно много времени.
На условиях анонимности мы публикуем несколько реальных историй о том, как обычно происходит изъятие ребенка из семьи и чем это заканчивается.
Он лежал там не один день
Рассказывает сотрудник опеки:
«Соседи пожаловались, что из квартиры рядом чувствуется жуткая вонь, слышен грохот, шумы, что что-то там происходит в квартире. Была информация, что там прописаны женщина и ребенок. Пришел наряд вместе с органами опеки.
Когда туда зашли, нашли двух женщин в состоянии сильного алкогольного опьянения. В комнате на полу матрасы. Мебели почти не было. В кухне стол и холодильник. На матрасе сидел ребенок с явными признаками кахексии (истощения). А на кухне, рядом с холодильником, лежал труп годовалого ребенка. И было ясно, что он лежит уже не один день.
При выяснении обстоятельств ни одна из женщин не смогла объяснить, как это произошло. У малыша был сильный ушиб на голове, кровоизлияние, видимо, от этого ребенок и умер.
Мать осудили по статье, поскольку никаких свидетельств не было, кто это сделал. Было и лишение родительских прав. Второй ребенок длительно находился в больнице, а потом в учреждении, и в достаточно взрослом возрасте его взяла профессиональная семья. Но ребенок все равно имеет приличное отставание в развитии».
Карантин-распределитель
Первый этап, через который проходит ребенок на пути социального сиротства — визит правоохранительных органов или опеки. Часто в полицию или опеку звонят соседи или родственники. В квартиру приезжает наряд, который вызывает скорую и сотрудников опеки. Составляется протокол и, если подтверждается угроза жизни ребенка, его изымают и отправляют в больницу.
Раньше на всю Москву был один дом ребенка, куда свозили «неблагополучных» детей — карантин-распределитель № 6, теперь это центр содействия семейному воспитанию «Центральный».
Сейчас чаще дети сначала попадают в больницу. Это происходит по нескольким причинам: ребенок какое-то время находился в асоциальной семье, нередко в антисанитарной обстановке. Найти какие-то документы на ребенка, какие-то медицинские выписки или карты в такой семье бывает невозможно. У ребенка может быть ВИЧ, сифилис, гепатит, он может быть болен ветрянкой. Чтобы не подвергать остальных детей сиротских учреждений риску заболеть, изъятый малыш отправляется в инфекционное отделение.
Там его ждет отдельный бокс, где ребенок может — в полном одиночестве — находиться несколько недель. До тех пор, пока родители и опека не решат все вопросы о его дальнейшем пребывании. Когда ребенок остается без значимого взрослого, он оказывается в ситуации полного хаоса, даже если формально он в безопасности.
«Разлука с матерью для детей всегда большой стресс, который влияет на развитие личности ребёнка в целом. Первые годы жизни — это интенсивный период формирования привязанности со значимым взрослым. В этот период у ребёнка только формируются высшие психические функции и дозревает нервная система. Именно поэтому он не способен справиться с резким травмирующим опытом. Потеря матери в этом возрасте крайне негативный и тяжелый опыт, который может привести к необратимым изменениям в психическом развитии ребёнка», — говорит психолог фонда Мария Беккер.
Няни для брошенных
В детской государственной клинической больнице № 9 г. Москвы, куда в основном поступают изъятые или найденные на улицах столицы дети, работает программа фонда «Дорога жизни». Она так и называется — «Брошенные дети в больнице». В рамках этой программы социальным сиротам на все время их пребывания в инфекционных боксах предоставляется няня. Она находится с малышом круглосуточно.
Рассказывает няня Ира:
«Среди всех в памяти осталась Женечка, девочка от которой отказались мама с папой, для которых алкоголь и наркотики были важнее. Большой палец во рту был и соской, и питанием, девочку с трудом приходилось кормить. Долго подбирали нужную смесь, потому что организм был истощён и не принимал еду. Девочка постоянно плакала. Прошло немного времени, организм Женечки пришел в норму, она стала хорошо кушать, набирать в весе. Через пару месяцев Женька была совсем другой, веселой, активной, совсем не похожей на ту несчастную девочку, какой она поступила. Женю забрали в детдом. Надеюсь судьба у нее сложится хорошо, и она попадет в семью, где ее будут любить, а это для ребенка, главное».
Вернуть ребенка в семью
Ребенка изъяли из неблагополучной семьи и поместили в больницу, а затем сиротское учреждение. Но это не значит, что он тут же появляется в базе данных на усыновление. Его родители имеют родительские права и совсем не обязательно, что они будут их лишены. Через некоторое время дети могут вернуться в семью.
Возврат детей в семью происходит по решению опеки при выполнении родителями ряда условий. Например, они должны перестать пить и пройти курс лечения. Устроиться на работу, сделать ремонт в квартире, купить детскую кроватку и т.д. За месяц мама может с этим справиться. И тогда, после проверки, опека начинает возврат ребенка в семью.
Иногда, по разным причинам, ребенок находится в сиротском учреждении дольше.
Она полюбила наркомана
Рассказывает сотрудник опеки:
«Долгое время на одну семью жаловались соседи, но оснований для проверки не было. В какой-то момент туда все же пришли органы опеки.
В квартире оказался наркопритон, в том числе с комнатой, где обитатели сами варили наркотические средства. В квартире было двое детей — год и почти три года, которые были предоставлены сами себе. В принципе, дети были неплохо развиты, но было опасение, что они надышались химией. Детей изъяли.
Оказалось, что мать действительно занималась исключительно распространением наркотиков, потому что других средств к существованию у семьи не было. Она полюбила наркомана и жила с ним. Мать, в итоге, шла по статье.
Дети оказались здоровы, попали в ЦССВ. Мать активно интересовалась их состоянием здоровья, уделяла внимание, какое могла. Ей пытались обеспечивать видеозвонки. В общем, она адекватно повела себя с опекой: не было никаких истерик, ничего такого. Она понимала, что то, что она делала — плохо. Она понимала, что идет по статье, и что тут ничего уже не сделать. Она была рада, что дети были одеты, обуты, накормлены, что с ними занимались.
По окончании своего срока она забрала детей. Семья была поставлена на учет в опеке и им оказывалась поддержка».
Дети вернулись в семью, однако несколько лет своей жизни они провели в сиротском учреждении.
Столько, сколько можно
Няни фонда рассказывают о том, что некоторые подопечные «возвращаются» к ним по пять-шесть раз. Законодательно у нас в стране нигде не закреплены какие-либо указания на тот счет, сколько раз допустим возврат ребенка в асоциальную семью. Часто опека старается сохранить кровную семью настолько долго, насколько это возможно.
Иногда это оправдано:
«В моей практике была история про вторичный возврат. У матери была алкогольная зависимость, она выполнила все, что нужно, ей вернули ребенка. Через какое-то время она снова ушла в запой, и ребенка опять изъяли. Но тут она одумалась, прошла жесткую реабилитацию. Ребенок вернулся домой. Я не считаю ее идеальной матерью, совсем даже не идеальной, но уже полгода ребенок с ней. И пока все вроде хорошо» — рассказывает психолог Мария Беккер, которая работала и продолжает работать с этой семьей.
Рассказывает няня Люба:
«Вовочку я помню. Самый светлый, самый красивый мальчик. Он попал ко мне в 11 месяцев. Он был как бомжик, такой грязный. Был очень нервный, но потом он стал очень хорошим. В нем очень чувствовалась нехватка тепла и любви.
Где-то через месяц за ним пришла мать. Как раз перед днем рождения. Мы его очень красиво одели. Но когда я его вынесла, мать так брезгливо забирала его у меня из рук, что у меня сразу же возникла мысль, что мы еще с ним встретимся. И не прошло три-четыре месяца, он опять попал ко мне. Голодный, грязный, с слов медперсонала я поняла, что мама ушла в очередной запой и оставила детей бабушке. Вовочку и его сестренку постарше. Ему тогда уже было год и четыре месяца.
Забирала она его снова где-то через месяц. Он не хотел одеваться, не признавал ее как мать. Совсем не хотел уходить. И потом летом снова попал в больницу, опять ко мне. Он уже хорошо бегал, и, когда она в третий раз его забирала, я смотрела в окно, как он бежал назад. Три раза он от нее вырывался и бежал в больницу».
Три с половиной года
«Если родители (один из них) не изменят своего поведения, орган опеки и попечительства по истечении шести месяцев после вынесения судом решения об ограничении родительских прав обязан предъявить иск о лишении родительских прав. В интересах ребенка орган опеки и попечительства вправе предъявить иск о лишении родителей (одного из них) родительских прав до истечения этого срока», — говорится в 73 статье Семейного кодекса РФ.
То есть, в том случае, если опека видит основания для подачи иска на ограничение или лишение родительских прав, начинается судебный процесс. Иногда он может длиться довольно продолжительное время. И все это время ребенок, если нет никого, кто бы мог его принять в семью, считается «родительским». Он опять же не числится ни в какой базе. Он как бы и не сирота.
Вот одна из реальных историй усыновления, где только судебные процессы по лишению родительских прав продолжались больше года, а история изъятий, возвратов, повторных изъятий и повторных возвратов — и того больше.
Было бы здорово, если бы могли их взять себе
Марина (все имена в истории изменены), моя подруга, как-то раз, по благословению сельского священника, стала крестной мамой двух деревенских девочек — Марфы и Тани. Сама она жила в Москве, а в деревне бывала наездами, по большей части, для общения с духовником.
Став крестной матерью, Марина попыталась подружиться с кровной семьей своих крестниц. Но из этого ничего не вышло — они не хотели общаться. У них был свой круг и свои интересы. В деревне, расположенной в 350 км от Москвы, пили все: и мама девочек, и ее муж, и бабушка, и все родственники.
Спустя пару лет Марине позвонили из опеки и сказали, что обе её крестницы находятся в центре содействия семейному воспитанию, а мать лишают родительских прав. Причина — алкогольная зависимость.
Оказалось, что это было не первое изъятие детей из семьи. Девочек забирали уже три или четыре раза. Первые несколько раз — ненадолго, на три-четыре недели. По совету сотрудников опеки мама писала заявление о том, что она просит, чтобы дети временно пожили в детском доме в связи с семейными проблемами. Потом Марфа и Таня возвращались домой. Затем последовало самое долгое изъятие — на 9 месяцев. Уже не по заявлению матери.
«Было бы здорово, если бы вы могли их взять себе», — сказали сотрудники опеки Марине. Она посоветовалась с мужем Дмитрием и согласилась:
«Нам надо было переснять квартиру, пройти школу приемных родителей и подготовить документы по временной опеке. Мы договорились с органами опеки, что пока будем просто посещать детей еженедельно, чтобы как-то наладить общение. Так мы к ним проездили все лето. А в конце лета их мама выиграла одну из судебных инстанций, и дети вернулись домой».
Возврат детей в кровную семью дал Марине возможность еще раз «познакомиться» с родственниками девочек и начать общаться с семьей. Но меньше, чем через четыре месяца у матери произошел срыв, за несколько дней до истечения испытательного срока. Детей снова изъяли. В этот раз Марине позвонила старшая крестница, Марфа. Она сказала, что их увезли в больницу. Вместе с сестрами оказался еще и четырехлетний двоюродный брат Егор. В итоге, Марина и Дима оформляли документы уже на троих.
Дети провели неделю в инфекционном отделении больницы, запертые все вместе в отдельном боксе. Потом их перевели центр содействия семейному воспитанию. Через три дня за детьми пришла приемная семья.
«Для них эти изъятия были как поездки в пионерский лагерь: две-три недели побыли и вернулись. У них было ощущение, что все эти истории всегда заканчиваются возвратом, что все это временно. Поэтому, когда мы их забрали, дети ждали, что вот-вот мама восстановится в правах и они снова вернутся к ней», — рассказывает Марина.
Но мама этого не сделала. После того, как дети оказались в новой семье, лишение родительских прав кровной матери длилось еще примерно полтора года. Марфу, которой уже было 10 лет, приглашали в суд, где, почему-то, не было психолога и вопросы задавал судья. После вопроса «А мама плохая? Надо лишить ее родительских прав?» у девочки началась истерика. Она кричала: «Нет! Хочу к маме!»
В целом же сам процесс изъятий и возвратов детей из кровной семьи занял примерно три с половиной года: первое произошло, когда Марфе было семь лет, а в приемной семье она, Таня и Егор оказались, когда ей уже исполнилось десять.
Не сирота, но в детском доме
Бывает и по-другому. Ребенок живет в сиротском учреждении, но его родители не лишены родительских прав. И формально он тоже не сирота. Например, в одном из региональных домов-интернатов для детей-инвалидов сотрудники рассказывали про маму, которая поместила ребенка с сохранным интеллектом, но физическими нарушениями, в детский дом для сирот-инвалидов: «Как у вас тут хорошо! Да я сама бы здесь жила! — говорила она, — Тепло, есть вода, есть еда! Что еще нужно?»
Сама вызвала наряд полиции
Рассказывает сотрудник опеки:
Была у нас беременная женщина с психиатрическим заболеванием. У нее уже был маленький ребенок, в возрасте до трех лет. Он сильно орал, и мать положила его в стиральную машинку. И постирала. После сама вызвала наряд.
Ребенок выжил, у него многочисленные ушибы и ссадины. И огромный стресс. Ребенка изъяли.
Но дальше она рожает второго, а еще через год и третьего. И его, с многочисленными травмами и ушибами головы, изымают. Тут она сама уже пишет заявление, что не справляется и помещает детей в сиротское учреждение.
Мать не лишают родительских прав, это невозможно именно в связи с ее психиатрическим диагнозом. Это закреплено законодательно. Ее могут только ограничить.
Что это значит? Что ребенок никогда не уйдет под усыновление, он может быть только под опекой. И мало кто из приемных семей возьмет такого малыша. Тем более, что в данной ситуации законодательно закреплено право ребенка на общение с кровными родственниками, если оно не несет угрозы его жизни.
Сейчас детей взяла приемная семья, но что там будет дальше, пока не понятно.
Кто виноват и что делать?
Так откуда же возникает социальное сиротство? Основные причины — бедность, алкоголизм, отсутствие нормального жилья и работы, нормальной медицинской помощи в регионах. А еще — очень скудная профилактика этого явления.
Что сегодня понимается под «профилактикой социального сиротства»? В статье «Профилактика социального сиротства: институциальные и дискурсивные аспекты», опубликованной в «Журнале исследований социальной политики» выделяются следующие направления: во-первых, изъятие из кровной семьи и устройство в замещающие семьи либо работа с биологическими семьями; во-вторых, контрольно-репрессивный дискурс («надзирать и наказывать»), в-третьих, реабилитационный, то есть материальная и психолого-педагогическая помощь.
Собственно, профилактика в точном смысле как работа с биологическими семьями занимает в списке мероприятий не первое место. И зачастую она осуществляется уже по факту обращения или после произошедшего инцидента. Например, полиция задерживает ночью на улице напившуюся до потери памяти мать с ребенком.
Ребенок может долгое время уже быть социальным сиротой, но не попадать в поле зрения опеки. Особенно это касается тех детей, родители которые исключены из системы государственного учета: не оформляют пособия, не встают на учет в поликлинику и так далее.
Профилактику социального сиротства в России затрудняет и эмоциональное, резко негативное отношение к «неблагополучным семьям». Любая публикация о сиротах в социальных сетях порождает массу кровожадных комментариев с советами «поубивать этих родителей», «руки оторвать» и так далее.
В той же статье приводится фрагмент интервью с представителем милиции, занимающимся работой с «трудными детьми»:
«Информант: Необходимо делать так, чтобы повысить ответственность, меры ужесточить, ей говоришь, что она не права, а она отвечает, что ничего со мной не будет... Осознание безнаказанности, что детей не заберут, и все прочее... Надо их привлекать к уголовной ответственности и заставлять работать, как раньше, сделали то-то, то-то, заставили работать.
Интервьюер: А за счет чего все-таки ситуация улучшается: за счет карательных мер или из-за работы социальных центров, СРЦ и так далее?
Информант: Мне кажется, что за счет репрессивных мер, потому что это действенно все это....»
Но «контрольно-репрессивный характер» профилактических мер помогает мало. Например, из пьющей семьи изымают детей. Одно из условий возврата — устройство на работу. В деревне, где живет семья, работы нет. Опека честно пытается помочь. Находит пьющей маме работу в другом селе. Оттуда мама увольняется через два дня: ездить на работу далеко, машины нет, да и относятся к ней на этой работе как к рабу.
Социальными программами профилактики сиротства в России занимаются в основном НКО. Благотворительные фонды активно перенимают зарубежный опыт, разрабатывают свои программы. Но вот на уровне государства полноценная поддержка неблагополучных семей не выстроена практически никак.
Например, одно из направлений в профилактике социального сиротства — это создание новой среды для проблемной семьи, отсечение прежних, пагубных социальных связей. То есть, говоря простым языком, смена места жительства. В нынешних условиях это практически нереально. Другое направление заключается в том, чтобы «побороть наследственность»: дети усваивают тот стереотип семьи, который они видят. А значит, чтобы переломить ситуацию, нужно работать не столько с нынешними, но с будущими родителями. То есть, с детьми. И начинать эту работу желательно как можно раньше.
Рассказывает няня Таня:
Анжела — маленькая девочка с красивыми кудряшками и большими глазами. Я всегда ее называла Дюймовочка. Она пробыла со мной месяц. И в свои год и два месяца научилась стоять в кроватке, смеяться и ползать, кушать с ложечки. Она очень-очень мне запомнилась. А недавно ее забрала мама, которой дали еще один шанс. У меня разрывалась душа за эту девочку. И не зря. Через два дня мама позвонила и спросила, как кормить ребенка. Я все ей рассказала.
Центр урагана
Помочь социальным сиротам очень сложно. Именно потому, что они — не видны. О них не знает никто, кроме сотрудников опеки, сиротских учреждений и врачей. Программа фонда «Дорога жизни» «Брошенные дети в больнице» — попытка поддержать таких «невидимок» в самый тяжелый момент их жизни — наступления сиротства, потери семьи, разлуки с — пусть даже самой плохой, но единственной для ребенка — мамой.
Согласно исследованиям, опыт внезапной и длительной разлуки с матерью в раннем возрасте расценивается ребёнком как угроза собственной жизни. До трех лет ребенок не отделяет себя от родителя. И только при наличии опыта нормальной семейной жизни, к школе он может выдерживать «запланированную» разлуку со значимым взрослым. Существует прямая зависимость между ранней детской психологической травмой и проявлением разнообразных, довольно устойчивых, психопатологий во взрослом возрасте.
Няня не может заменить маму. Но она может стать «центром урагана», местом, где даже в самый сильный шторм сохраняется покой. За тот месяц, что ребенок находится в больнице, между ребёнком и няней формируется более или менее теплая и доверительная привязанность. Как отмечает Мария Беккер, за время нахождения с няней ребёнок «имеет огромный шанс, во-первых, на более спокойное проживание того стресса, в котором он оказался, во-вторых, на удовлетворение своих потребностей, будь то голод или туалет, или потребность в объятиях, в-третьих, на минимизацию последствий расставания с матерью на психику». Это же касается и более взрослых детей.
В какой-то мере это и профилактика социального сиротства, возможность дать маме увидеть своего ребенка другими — любящими — глазами. У нянь фонда были случаи, когда родители, намеревавшиеся отказаться от ребенка, после разговоров с нянями меняли свое решение. Так, произошло, например, с малышом с синдромом Дауна, за которым ухаживала няня Люба: когда мама ребенка пришла писать отказ, няня стала рассказывать ей про малыша. «Посмотрите, какой он хороший, — говорила она, — как многому он уже научился». Такая любовь к чужому малышу, внимание к нему и эти слова помогли родителям принять и полюбить своего ребенка. И изменили его жизнь.
Рассказывает няня Зоя:
Прохожу как-то по коридору и смотрю — в палате сидит мальчишка, и такой он мне показался знакомый, что я поняла, что уже его видела. Я глазам своим не поверила. Захожу в палату и точно — Данька! Сидит мой Данька!
Ему был 1 год и 4 мес., когда его забрали у родителей-алкашей, в сентябре. Грязного, сопливого, голодного. Были проблемы с пальчиками. Даня не мог ничего держать и брать в ручки. Пальчики были ровные, как ножнички. Он их не сгибал. Совсем не ходил, ничего не говорил.
Конечно, Даньку сразу вымыли, накормили. Даня начал осваиваться, за две недели ожил, стал совсем другим мальчишкой, и его отдали маме с папой. Опека сказала, что документы все в порядке, и, пожалуйста, пускай забирают.
А потом второй раз, уже 31 октября, он снова поступает. И в этот раз папа с мамой написали отказное на ребенка. Сами принесли и сдали его. Хорошо, что написали, а не выбросили на улицу. И опять на него без слез не посмотришь.
Так началась Данькина новая жизнь. Мы поплотнее стали с ним заниматься, научили кушать, ходить, даже пальчиками он начал брать игрушки. На все это ушло у нас прядка двух месяцев. А потом Даньку забрали в детский дом. Конечно, это очень тяжело. Таких детишек отдавать. Да и вообще всех детишек тяжело отдавать. Живешь с ними, учишься с ними, а потом приходится кому-то их отдавать. До сих пор не могу к этому привыкнуть.