Мама дорогая...

Пять дней, с 25 по 29 сентября, врачи фонда «Дорога жизни» работали в Екатериновском интернате. На момент приезда медицинской бригады в учреждении на 300 детей работал один педиатр и один психиатр. После того, как бригада уехала, на больничный ушли все интернатовские врачи.

Речь

Саша только что поступил в Екатериновский ДДИ. Кудрявый мальчик в очках сидит на стуле, низко опустив голову. Сейчас он на приеме у логопеда-дефектолога выездной бригады фонда «Дорога жизни» Анны Левиной. В такой же позе Саша сидел и два часа назад в группе.

На вопрос «хочешь есть?» Саша молча кивает головой. А потом, также опустив голову, забирает протянутое яблоко и начинает его грызть. Саша умеет говорить, но стесняется и, видимо, боится. После дома ребенка, где обычно детей мало, Саша попал сразу же в один из самых крупных интернатов в стране.

В Екатериновском детском психоневрологическом интернате, который расположен в 9 085 километрах от Москвы, живет 405 сирот-инвалидов. Дорога от столицы на самолете и автобусе занимает часов 12, на машине, если ехать без остановок, 117 часов. Пять дней, с 25 по 29 сентября, в рамках программы фонда «Выездные медицинские консультации для региональных детей-сирот» работали врачи фонда «Дорога жизни» в интернате.

Кто-то из координаторов говорит старшей медсестре Анне Евгеньевне:

— Так жалко Сашу, он такой сейчас хороший, говорит... А скоро перестанет говорить, ухудшится...

— Ну почему же перестанет, — не соглашается Анна Евгеньевна, — мы тут с ними говорим.

Это правда. В Екатериновском ДДИ работает логопед Любовь Леонидовна Цой. Действительно, работает, а не просто значится на бумаге, она знает всех детей по именам, знает, сколько им лет:

«Любовь Леонидовна не только знает детей, она про ребенка может сказать: «он не говорит, но он знает больше — поспрашивайте его, он вам покажет». Это очень важно, потому что с первого раза все про детей не узнаешь, ребенок может плохо себя чувствовать, стесняться. Очень важно, чтобы логопед знал своих детей. Она знает их, и знает в работе», — отмечает Анна Левина.

«Пойдемте ко мне в кабинет, у меня там все оборудовано, все данные о детях, я там все знаю, и все вам расскажу», — в первый же день сказала Любовь Цой, познакомившись с московским коллегой. В кабинете много игрушек и пособий, на полках — папки с записями о детях. На стене — обязательное для кабинета логопеда зеркало.

Напротив Анны Левиной сидит девочка. Она раскладывает картинки, которые образуют связный рассказ. «Молодец», — подбадривает её логопед, — «А что здесь нарисовано? Расскажи». На картинке — кошка и рядом опрокинутый горшок с молоком. Девочка задумывается, потом строго говорит: «Кошка шкодит, безобразничает, нехорошо это».

«Все, что касается речевого обучения, неплохо поставлено, и кабинет логопеда рабочий, пособия тоже рабочие, дети знают названия логопедических упражнений, выполняют их. Неплохо организовано питание детей в отделении милосердия: в каждой палате есть блендер, туда приносят обычную еду, и тем детям, которые нуждаются в протертой пище, протирают её на месте. Это правильно, потому что в других интернатах часто перетирают еду для всех детей, без разбора. Выливают все — и суп, и второе, и компот — в одну кастрюлю и смешивают. Дети едят эту ужасную еду всю жизнь и жевать нормально уже не могут. Еще здесь я заметила, что у некоторых детей был зонд, и их после него научили есть. Дети, которые могут жевать — жуют. Это очень правильно», — отмечает Анна Левина.

Ползут по лестнице

Екатериновский интернат открылся в 1989 году. Как написано на сайте учреждения, «гостеприимно распахнулись двери нашего дома — интерната, чтобы принять 100 первых девчонок и мальчишек».

Плановая наполняемость 405 воспитанников: «Это и сироты, и дети, оставшиеся без попечения родителей, и родительские ребятишки... Дети, находящиеся в учреждении, с особыми потребностями. Для создания комфортных условий проживания предпринимаются все необходимые меры — дети обеспечены мебелью, полноценным сбалансированным питанием (в том числе диетическим), постельными принадлежностями, одеждой и обувью по сезону, осуществляется необходимый уход».

Однако, создать по-настоящему комфортную среду в этом ДДИ сложно. Здание, где размещен интернат, построено в 1936 году. Мало того, что тогда никто еще не слышал о том, что инвалидам нужна какая-то особая «доступная среда», само здание долгое время предназначалось под общежитие. Поэтому, например, спускаться со второго этажа дети-колясочники из отделения милосердия возможности не имеют до сих пор. Они гуляют на специально пристроенной крытой веранде.

«У нас как-то проводили противопожарные учения, — рассказывает одна из медсестер, — так пожарники еле дотащили неходячих девочек со второго этажа до первого, да там и бросили, потому что они тяжелые очень».

У корпуса как раз останавливается пара — мальчик на коляске и без. Оба подростки. У того, что на коляске, колени штанов грязные. Он только что приехал из школы. На вопрос — как колясочники-школьники спускаются вниз, чтобы сесть в автобус, и поднимаются вверх, медсестра говорит: «Да ползут по лестнице, что делать, их ведь не поднимешь».

Николай Бутурлин, который работает в должности директора интерната чуть меньше двух лет, разводит руками:

— Да, ползут, мы даже пандусы не можем поставить, потому что здание построено давно и лестничные пролеты узкие. По правилам противопожарной безопасности нам не хватает почти полметра для этого. Что тут сделаешь? Ну, вот со временем, может, сделаем внешние лифты. Но это не раньше, чем через несколько лет. Нам ведь надо это вписать в бюджет, утвердить. У нас бюджет уже расписан на ближайшее время, и он тоже ограничен.

«К сожалению, в ДДИ не организована доступная и обучающая среда для детей, видно, что с ними не играют, при опросе дети не назвали игры, не рассказали, во что они играют, основная работа — обучающая и воспитательная — проводится в школе. У детей нет игрушек, у одного мальчика в милосердии есть молоток, и все. В группах тоже нет игрушек, те, которые есть, убраны на верхние полки. Нет карандашей, бумаги для рисования, нет книжек. Воспитатели сказали, что не дают детям игрушки, потому что они могут их сгрызть или засунуть в нос или ухо. Но это ерунда, потому что на такие случаи есть специальные игрушки, которые можно давать таким детям», — говорит дефектолог фонда Анна Левина.

Надо отметить, что доступная среда — это не только игрушки и пандусы, но и бытовые навыки. У тех, кто может сам умываться и чистить зубы, должно быть свое полотенце, мыло, своя зубная щетка: «Понятно, что у них даже горшка своего нет, все общее. То же самое с одеждой. Своя вешалка есть только у тех детей, кто учится в школе. Для детей не оборудовано ничего кроме перил, за которые они могут держаться или идти вдоль стен».

Выражение лица — тупое

В комнате на втором этаже первого корпуса — пусто. Пустой деревянный шкаф, короткие ламбрекены на окнах, не защищающие от бьющего в них солнца. В комнате семь или восемь человек. Все мальчики, многие уже подростки. Некоторые сидят и лежат на полу, некоторые ходят из угла в угол, некоторые смотрят в окно.

В комнате нет стульев, потому что это «игровая» для детей с психическими нарушениями. Нет игрушек, потому что «дети их едят, они все едят, даже носки». Единственное место, где можно сидеть, — диванчик, который придвинут к открытой двери и перекрывает вход. На нем — нянечка, которая уставилась в экран новенького телевизора, закрепленного на стене.

Телевизоры, кстати, есть во всех комнатах — и игровых, и в палатах. Днем почти во всех комнатах они включены. Нон-стоп идет МузТВ, новости, реклама. В этой комнате показывают какой-то сериал.

Медсестры рассказывают об агрессивности некоторых детей: один ударил в грудь воспитательницу, и у женщины потом развилась онкология, другой перебросил воспитательницу через забор. Возможно, проблема повышенной агрессии связана с неадекватным лечением детей с психическими расстройствами:

«Было осмотрено 82 ребёнка, из осмотренных детей минимум 25 процентам надо менять лечение, они нуждаются в коррекции и назначении терапии, — отмечают психиатр фонда «Дорога жизни» Ольга Атмашкина, — Более 80 процентов детей нуждаются в смене диагноза, то есть, облегчении степени интеллектуальной недостаточности или наоборот. Часто у детей стоит глубокая умственная отсталость там, где её нет, или, наоборот, легкая, там где ребёнок гораздо, гораздо тяжелее. Мне показалось, что психиатр не очень хорошо знает своих пациентов, не очень хорошо их лечит, потому что она не является истинным детским психиатром. В детях она не очень разбирается, и по препаратам не очень ориентирована».

В Екатериновском ДДИ есть свой психиатр, что, кстати, встречается далеко не во всех учреждениях подобного типа. Анна Анваровна Орлова работает здесь на полторы ставки, и по совместительству ведет больных как взрослый врач-нарколог в городе Находка. Там у неё еще две ставки.

— Как успевает? — переспрашивает директор ДДИ Николай Бутурлин, — Да вот так, живет на работе. У меня она до 17 часов, а потом едет на ночное дежурство в Находку.

По словами невролога-эпилептолога фонда Григория Кузьмича, психиатр из ДДИ не знает международных патентованных названий препарата и не все препараты использует грамотно: «Психиатр учреждения назначает детям с психиатрическими диагнозами галоперидол. Лекарство имеет побочные эффекты, которые должны сниматься специальными корректорами. Я спрашиваю, почему детям не дают циклодол или бипириден? Анна Анваровна говорит, что циклодол — наркотический препарат, назначать они его не могут, а бипиридена нет. Про циклодол она права, вопросов нет. Но на следующий день я вижу в аптечке Мендилекс, то есть, тот же бипириден, но дети его не получают».

Такое лечение, а также путаница с диагнозами, безусловно, сказываются на здоровье детей: «У части детей стоит диагноз умственная отсталость умеренная, а там шизофрения, или аутизм, что говорит о том, что нужно назначать препараты совсем другого рода», — отмечает Ольга Атмашкина.

«Диагнозы выставлены просто из головы. Ребенок хорошо разговаривает, а у него стоит тяжелый диагноз имбецильность. Есть дети, у которых написано аутизм и тяжелая умственная отсталость, а они контактируют и свободно разговаривают. И, наоборот, есть дети не говорящие, не взаимодействующие, у которых установленная легкая и средняя степень умственной отсталости», — вторит ей Анна Левина.

В одной из медицинских карт ребенка психиатр написала следующее заключение: «Выражение лица — тупое»...

«Ваших не брать»

Почему важно поставить верный диагноз? Конечно, чтобы правильно лечить. Но не только. «В зависимости от диагноза ребенка происходит определение его профиля образовательной программы, — поясняет Ольга Атмашкина, — и это важно. Например, дети, которые могли бы учиться по программе для детей с нарушением интеллекта с легкой степенью умственной отсталости учатся по программе для детей с тяжелой, а те, кто учится по программе для детей с легкой, наоборот, интеллектуально более снижены».

Дети Екатериновского интерната, действительно, учатся. По словам заместителя директора по учебной и воспитательной работе Ольги Леонидовны Лыщицкой, интернат сотрудничает с четырьмя школами:

«В Екатериновской школе у нас учится 113 человек, в Николаевской коррекционной школе — 33, школе в селе Перетино — 14, и в школе в селе Золотая долина — 17. То есть, всего 170 человек. Еще 14 человек у нас ходят в колледж и 14 — в детский сад». В школу детей отвозят автобусы — два интернатовских, два от школ.

В самом интернате есть социально-трудовая реабилитация — семь мастерских: сапожная, столярная, швейная, кулинарная, штукатурно-малярная, уходовая и кабинет ручного труда.

До эпидемии Covid-19 и карантинных мероприятий дети из интерната ездили в Находку в секции: 35 человек занимались на ледовой арене, 27 — в районном центре творчества, 16 — в танцевальном центре «Эльдорадо».

Они у вас вонючие

Наташа из отделения Милосердия с гордостью рассказывает, что она выучила английский алфавит и просит купить ей «продолжение про Гарри Поттера, потому что первую книжку я уже прочитала». Её подруга Аня тоже умеет читать. Еще знает много стихов и песен. Любимое её — стих Агнии Барто про маму:

«Кто вас, дети, больше любит,
Кто вас нежно так голyбит
И заботится о вас,
Не смыкая ночью глаз?
Мама дорогая»... — декламирует она с правильными паузами и воодушевлением.

Девочки часто выступают на конкурсах с песнями или стихами.

На вопрос, сложно ли было устроить детей в школу, Ольга Леонидовна рассказывает, что да, бывают проблемы. И даже не от семейных детей, которые учатся вместе с интернатовскими: «Здесь как раз все нормально, дети общаются, дружат, а вот с начальством бывают проблемы. Говорят, что наши дети — вонючие. Да какие они вонючие! Мы их так отмываем, так наряжаем, они у нас в школу — как на праздник идут!»

В этом году в одной из школ, куда ходят екатериновские сироты-инвалиды, отказались принимать ребят из ДДИ: «Мы приехали на линейку, а нам говорят — негласное распоряжение Чульской (Юлия Ивановна Чульская — директор муниципального казенного учреждения «Управление образования» Партизанского муниципального района), — ваших не брать, они разносчики ковида. Какой ковид? У нас как раз все дети анализы сдали, в отличие от остальных», — продолжает рассказ завуч. После угрозы написать жалобу в вышестоящие инстанции, негласный запрет был снят. На следующий день дети уже сидели за партами.

Права детей

По мнению юриста фонда «Дорога жизни» Натальи Рождественской, в таком большом интернате очень не хватает юриста. Именно юрист, а не соцпедагог и не замдиректора по учебной части, должен защищать права детей, в том числе, на доступное образование. Но, кроме этого, он же должен решать вопросы лишения родительских прав «пропавших» родителей и последующего семейного устройства детей.

Например, в интернате есть девочка, которую зовут Нина Ивановна. Именно так — по имени-отчеству. Когда ей было 12 лет, ребенка изъяли из родительского дома, где Нина жила в будке с собакой. «Она есть не умела, — рассказывает нянечка, — когда ей давали еду, она сначала нюхала, потом лизала, и только после этого начинала есть». К Нине Ивановне иногда приходит сильно пьяная мама, но девочка отказывается с ней общаться и прогоняет её.

В интернате живет 107 родительских детей. То есть, дети, у которых формально есть семья. По заявлению родителей дети помещены в государственное учреждение. Как говорит директор, только человек 50, в лучшем случае, посещают своих детей. Большинство — один-два раза в год, на родительский день и на день рождения: «Она приедет на БМВ, с двумя шариками, сунула шарики в руку ребенку и покатила. Я говорю — вы с ребеночком-то посидите, потетешкайтесь, а она — мне некогда, у меня бизнес», — рассказывает директор Николай Бутурлин. Только три родителя нашли время приехать в интернат во время выезда медицинской бригады фонда и пообщаться с врачами.

По словам заместителя директора по учебной и воспитательной работе Ольги Лыщицкой, некоторых родителей приходится разыскивать через сельсоветы или соседей, чтобы переподписать договор на размещение ребенка в интернате. Дело в том, что обычно, когда родители сдают сына или дочь в ДДИ, они пишут заявление на временное размещение «в связи с тяжелыми жизненными условиями», например. Через полгода они обязаны ребенка забрать. На деле же получается так, что договор в Екатериновском интернате пишется не на полгода, а на три года, и бесконечно переподписывается и продляется.

«Теоретически соцработник может готовить иски о лишении родительских прав и следить за тем, чтобы извещение об истечении сроков размещения ребёнка в учреждении своевременно попадало в опеку. А также проводить с органами опеки совместную работу с родителями, которые не посещают ребёнка и не интересуются им, с целью либо возврата ребёнка в семью, либо лишения их родительских прав и присвоения ребёнку статуса на семейное устройство. Но лучше, если этим будет заниматься юрист. Отсутствие данного специалиста в таком учреждении — это катастрофа», — считает юрист фонда Наталья Рождественская.

Также, по её мнению, права детей нарушаются и в том, что договор на размещение ребенка заключается на три года: «Если родитель полгода не приходил к ребенку, юрист должен подавать иск на лишение и ограничение родительских прав. Также интернат не взыскивает алименты с родителей, хотя это положено по закону. Именно потому, что делать это некому».

По словам завуча по учебной работе, сотрудники интерната лишь раз попытались подать документы на лишение прав нерадивых родителей, лет восемь назад. И получили отказы по всем инстанциями: «После этого мы и не пытались, какой толк», — говорит Ольга Лыщицкая.

Почему важно инициировать иски о лишении родителей, которые забыли про своих детей, родительских прав? Потому что это позволяет найти ребенку приемную семью. Однако в интернате работа по поиску приемных семей также не ведется. За последние четыре года в приемные семьи уехали всего четыре ребенка.

«Раньше наших детей брали иностранцы, ещё до закона Димы Яковлева, — рассказывает Ольга Лыщицкая, — Теперь все кончилось. Боятся таких брать».

Не придуривайся, вставай

Нянечка ведет мальчика на ЭЭГ и осмотр невролога-эпилептолога фонда «Дорога жизни» Григория Кузьмича. Каждые пять минут мальчик падает. Нянечка раздражается: «Хватит придуриваться, давай, вставай». Оказалось, что у ребенка таким образом протекает эпилепсия.

«У мальчика в диагнозе стоит эпилепсия, терапию он получает, генерализованные судорожные приступы у него бывают один-два раза в год. Но он падает. Падения — это тоже, по факту, эпилептические приступы. У человека резко падает тонус мышц, на одну-две секунды наступает атония, ноги подгибаются и он не может стоять. Он не придуривается, он просто этим не управляет, но нянечки об этом не знают. И мне очень жаль, что в этот раз не удалось прочитать лекции для младшего медперсонала, потому что там я рассказываю о том, какие бывают приступы», — говорит Григорий Кузьмич.

Проблема необразованности медперсонала и врачей остро стоит в регионе. Да, дети с эпилепсией наблюдаются эпилептологом в специальном центре во Владивостоке. Врачи дают адекватные рекомендации, включая контроль тромбоцитов, чтобы отслеживать течение болезни: «И что же мы видим? Общий анализ крови брался регулярно, но тромбоциты не брались. Так часто бывает, когда анализ крови делается вручную. Если его делают обычным гемоанализатором, то он сразу выдаёт распечатку, где есть около 15 параметров, в том числе, тромбоциты», — комментирует врач-эпилептолог.

В картах детей вклеены бланки с анализами. На каждом от руки вписано только два показателя — лейкоциты и эритроциты. По словам главврача Партизанской больницы Елены Бессоновой, в лаборатории клиники есть гемоанализатор. Но результаты анализов «мы пишем от руки», говорит она.

«Дело не только в том, что больница не права, а в том, что в ДДИ никто не требовал делать детям нужные анализы, никого даже не интересовало, были ли в анализе в итоге тромбоциты. Банальное требование эпилептолога из Владивостока игнорировалось», — отмечает Григорий Кузьмич. И добавляет, что лежачие дети из отделения милосердия ни разу не были осмотрены эпилептологом, потому что везти их во Владивосток невозможно, а ближе специалистов нет.

Системные проблемы и кадровый голод

На момент приезда медицинской бригады фонда в Екатериновском ДДИ на 300 детей работал один педиатр и один психиатр. Врач ЛФК, стоматолог и начмед не нашли возможности прийти на встречу с московскими коллегами. После того как бригада уехала, на больничный ушли все интернатовские врачи.

Кадровый голод в регионе сказывается и на работе медицинских учреждений, и на работе интерната. В больницу не приходят новые специалисты. На весь Партизанский район, то есть, на 6000 детей, работает все два педиатра пенсионного возраста. Только один врач может делать биохимический анализ крови. По словам сотрудников интерната, в районе нет детского уролога, детского ортопеда и детского окулиста, а детей смотрит взрослый врач. По словам главного врача Патризанской районной больницы, все врачи имеют лицензию на работу с детьми. Однако, бумажка не означает квалификацию.

Андрей Бутенко, ортопед фонда «Дорога жизни»:

«Я думаю, я был первый ортопед в их жизни. В учреждении много тяжелых детей, они требуют много постоянного ортопедического внимания. Но его нет. У многих есть очень «интересные» диагнозы. Например, я видел ребёнка с тяжелой деформацией бёдра, которую можно определить визуально, но в диагнозе её не существует. Нянечка показывает его мне и говорит: «У него такая хорошая круглая попка», а там — бедро выпирает».

Александр Фокин, реабилитолог:

«Я посмотрел практически всех детей в отделении милосердия и процентов 80 ходячих детей. В учреждении очень много лежачих детей, 94 человека, и из них треть — с уже критически развитыми деформациями конечностей и позвоночника. Этим детям никак нельзя помочь. Их даже нельзя оперировать, потому требуется такой объём оперативного вмешательства, который они не перенесут. 75% детей в таком состоянии в подростковом возрасте начинают испытывать боль.

У всех детей проблемы со стопами, и связано это с тем, что у них не прописана ортопедическая обувь, поэтому сотрудники не имеют возможности надевать её детям. Многие дети с контрактурами рук, им нужны были бы отрезы, но они тоже не прописаны. Эта проблема никак не решается, и даже ходячих детей (довольно приличное количество — 10-15%) есть контрактуры в локтевых суставах. А у ходячих детей их быть вообще не должно.

Здесь можно было до нуля свести критические патологии, если было бы правильное позиционирование, правильное ортезирование и проводилась антиспастическая терапия. И это не только проблема интерната, это системная ошибка системы здравоохранения. Это должно сверху идти. Хотя бы начиная с того, что должен быть госзаказ на покупку функциональных кроватей. В эти учреждения должны поставляться правильные кровати, на которых можно позиционировать. В Екатериновке же самые простые кровати с провисшими матрасами. Но тут к персоналу даже сложно придраться, потому что они просто этого не знают».

Александр Кугушев, челюстно-лицевой хирург:

 «В целом, дети ухоженные, чистенькие, хорошие, приятно посмотреть, что за детьми ухаживают. Но остается один негативный осадок — то, что несмотря на наличие стоматолога в штате, у многих детей огромные проблемы с зубами, зубы плохо чищенные, множественный кариес, который требует своевременной санации. Очень жалко смотреть на детей синдромальных, которые попали в это учреждение, потому что им не провели в свое время правильное лечение, и они стали слепнуть, глохнуть, и все это негативно сказалось на их умственном развитии. Не хочется видеть таких запущенных детей. Хочется, чтобы хотя бы на таком негативном опыте педиатры поняли, когда и кого надо направлять на лечение, а не просто наблюдать».

Елена Павликова, отоларинголог, и Маргарита Сагателян, сурдолг:

«Есть много детей с лор-проблемами, подлежащих оперативному лечению, есть не диагностированные, есть поздно диагностированные, есть не реабилитированные. Например, есть взрослый мальчик с тугоухостью, на которого ни разу не пытались надеть слуховой аппарат. Мы нашли два инородных тела. Одно удалось извлечь в условиях интерната, другое — длительно стоящее, видимо, камень, — нет. Причем, в последнем случае по поводу ребенка уже обращались к местному лору и делали рентген. Нам показали снимок, на котором отчетливо видно инородное тело. Но доктор написала заключение «синусит». Проблема везде одна и та же — санация носоглотки отсутствует в принципе. В учреждении даже есть новый, неиспользованный аппарат для этого. Мы им попользовались первые».

Раиса Васильева, офтальмолог:

«Неговорящих детей привезли на прием к окулисту, а она отказалась им выписать очки. Как, говорит, я это сделаю, если они у меня таблицу не читают и не отвечают, лучше видно им или не видно. Это не совсем правильный ответ для детского офтальмолога. Детский офтальмолог умеет подбирать очки эмпирически и как назначать очки неговорящим детям. Это разбирается на любом сертификационном курсе по детской офтальмологии, а без такого курса доктор не должен принимать детей.

Я осмотрела 128 детей, из них только десять здоровых по зрению. Остальные — запущенные: четыре ребенка с высокой степенью близорукости — то есть, больше 10-15, один −22 на −28, с одной девочкой мне не хватило линейки. Очень много детей с астигматизмом с косыми осями, это в обычной популяции крайне редкая патология, это можно считать показателем экологии района. Дети все запущенные. Есть несколько детей в очках, но очки им выдают только в школу. Отдельно меня огорчила толпа школьников с очень большими дальнозоркостями. Это то, на что очки должны были быть одеты в год. И, если сейчас ему 13 лет и у него плюс 6, то в год это было плюс 9 или 10, а это очень много. Ребёнок на тот момент был еще в доме ребёнка или в семье, но у него и тогда не было адекватного осмотра офтальмолога, потому что в карте у него нет ни одного диагноза».

Наталья Гортаева, педиатр фонда «Дорога жизни»:

«Очень жалко, что к ним не может приезжать УЗИ, хотя бы раз в полгода, потому что этих детей очень сложно довезти до кабинета грамотного специалиста. Это проблема всех учреждений.

Было приятно видеть практический интерес к здоровью детей со стороны младшего и сестринского персонала. Они задавали заинтересованные вопросы, и это важно. От того, как быстро младший персонал замечает изменения в состоянии ребёнка, зависит в крупном учреждении реакция врача. Но один педиатр для такого учреждения — это ничто».

Татьяна Иванова, педиатр:

«Простые нововведения в функционировании этого заведения могут привести к колоссальным сдвигам. Например, работа нянечек, медсестер, санитарок всех вместе: если кто-то из них видит грязного ребёнка, то сразу понимает, что с ним делать. Не должно разделяться — это работа нянечек, а эта — воспитателей. Если они проходят мимо ребёнка и перевернут его, то у него не возникнут контрактуры. Этому можно улыбнуться и помахать рукой, и он получит внимание, которое ему нужно. Этого можно пересадить. Нужно, чтобы каждый участвовала реабилитации и психологической адаптации этих детей. В 90-все годы я проходила медицинскую практику в подобном учреждении. Так вот, с того времени ничего не изменилось. Разве что памперсы появились».

Статистика

За пять дней работы в Екатериновском ДДИ было проведено около 600 УЗИ-исследований 280 детям, сделано 30 ЭЭГ-исследований, 215 детей осмотрены отоларингологом и сурдологом, 128 детей побывали на приеме у офтальмолога, 82 воспитанника ДДИ были проконсультированы психиатром и клиническим психологом, около 280 детей осмотрены ортопедом и реабилитологом, 25 детей проконсультировал невролог-эпилептолог, около 100 детей были на приеме у челюстно-лицевого хирурга, 284 ребенка осмотрены логопедом-дефектологом.

В дороге врачи провели около 34 часов.

Выезд в Екатериновский ДДИ 23-30 сентября 2020 года в рамках программы «Выездные медицинские консультации для региональных детей сирот» финансируется грантом Президента РФ и средствами, которые перечислили жертвователи фонда «Дорога жизни». Сбор на поездку еще не закрыт.

Им нужна помощь
Костю никто не навещал, хотя ему так нужна была поддержка.

Собрано
5 600 ₽
Цель
105 600 ₽
Косте ещё не поздно помочь
У Коли очевидный генетический синдром. Таких малышей называют «солнечными», но Коле его особенность принесла много боли. 
Собрано
45 775 ₽
Цель
211 140 ₽
Коля идёт вперёд
Ровесники Богдана осенью пойдут в первый класс, а кто-то уже сидит за школьной партой, но у нашего мальчика – другая история.
Собрано
43 768 ₽
Цель
105 600 ₽
Богдан на пути к верному диагнозу
Во время обследования врачи увидели на МРТ спинномозговую грыжу и сразу прооперировали Степана. В больнице и во время реабилитации о мальчике заботится няня.
Собрано
65 980 ₽
Цель
105 500 ₽
Степа перенес операцию